Первый эшелон независимости

Прибалтийские республики СССР стали первыми, своеобразными фронтменами, возвестившими о своём выходе из Союза. Они же впереди всех пошли по пути евроинтеграции и сближения с США. Уже в 2004 году Литва, Эстония и Латвия одновременно стали членами ЕС и НАТО.

На первый взгляд — история победы. В рейтингах ООН их Индекс человеческого развития стабильно высок: Эстония входит в первую тридцатку, Литва и Латвия чуть ниже. Средняя зарплата и пенсии выше, чем в большинстве стран СНГ, города ухожены, а дороги ровные.

Но дьявол кроется в деталях. Если присмотреться внимательнее, за фасадом благополучия видна совсем иная реальность — демографическая пустота, выжженная промышленная база и экономика, зависящая не от собственного производства, а от трансфертов и внешнего спроса.

От индустрии к вакууму

После развала СССР Прибалтика пошла по пути деиндустриализации, как и большинство других бывших союзных республик. Заводы, ранее ориентированные на общесоюзный рынок, не могли найти нужный для них спрос и не выдерживали конкуренцию с западными производителям. На фоне Украины, о которой мы писали ранее, ситуация в Литве, Латвии и Эстонии не кажется настолько плачевной, но всё же сравнение это плохое, потому что падение Украины практически никто не повторил.

Советская Прибалтика была одной из самых индустриально развитых частей Союза. В Латвии — машиностроение и радиоэлектроника (тот же «ВЭФ» в Риге производил средства связи и бытовую технику), в Литве — судостроение, химия и энергетика, в Эстонии — приборостроение, электроника, текстиль. Комплектующие шли в Москву, Харьков, Минск, а оттуда возвращались товары.

После 1991 года эта система развалилась. Как писал выше, заводы, не выдержав конкуренции и лишившись заказов, один за другим закрывались. К концу 1990-х промышленность Прибалтики сократилась почти вдвое по сравнению с уровнем 1990 года. На месте гигантов остались лишь корпуса, переоборудованные под склады и торговые центры.

Местные экономики перешли на рельсы «европейской открытости»: логистика, финансы, ИТ, сервис. Но эта модель не смогла компенсировать утрату индустриальной базы. Да, ВВП рос — но структура его изменилась радикально. Из страны, которая производила, Прибалтика превратилась в страну, которая обслуживает.

Вступление в ЕС принесло Прибалтике ощутимые бонусы — инфраструктурные фонды, субсидии, поддержку сельского хозяйства. Но одновременно сделало их экономики зависимыми. Сегодня около 30–40% государственных инвестиций в этих странах обеспечиваются за счёт европейских грантов и программ. На уровне частного сектора — зависимость от транзита и от экспорта: товары производятся не ради внутреннего рынка, а ради поставок в Германию или Скандинавию.
Сельское хозяйство — тоже в кризисе. Несмотря на богатые земли и высокий уровень субсидий, местное производство сокращается, фермеры не выдерживают конкуренции с крупными агрохолдингами Западной Европы. Энергетика после отказа от советских АЭС также стала импортозависимой: газ — из Европы, электричество — из Скандинавии.

Парадоксально, но экспорт в странах Прибалтики с момента евроинтеграции вырос. Сальдо торгового баланса у Латвии, Литвы и Эстонии за последние десятилетнее улучшилось, хотя все равно остаётся отрицательным. Причина заключается в том, что экономики прибалтийских стран примитизировались и начали больше зависеть от транзита, реэкспорта ресурсов из России в Европу или из Европы в Россию, а также из Азии в Европу.

Потеря людей

Вместе с промышленностью ушли и люди. Безработица в 1990-е в Латвии и Литве доходила до 15–20%. С открытием границ десятки тысяч молодых людей уехали — кто в Финляндию, кто в Германию, кто в Ирландию. Миграция стала массовой: к 2020-м численность населения Латвии сократилась почти на треть по сравнению с советским периодом.

Эта эмиграция не была «мозговым бегством» — чаще всего это была простая трудовая миграция. Прибалты стали дешёвой рабочей силой Европы: сиделками, водителями, рабочими на стройках. До вступления в ЕС часть ехала и в Россию — работать на рынках, в строительстве, в портах.

Демографическая яма оказалась глубже, чем в других постсоветских странах. Молодёжь уезжала, старики оставались. В некоторых латвийских и литовских уездах сейчас плотность населения ниже, чем в центральной Сибири. Школы закрываются, деревни пустеют, а города стареют. Даже в столицах — Риге и Вильнюсе — численность населения не вернулась к уровням конца 1980-х.

Урок идентичности

Всё это совпало с культурным переломом. После 1991 года страны Прибалтики начали строить свои государства заново, на основе принципа «мы не часть России». Русский язык, который десятилетиями оставался языком городов, науки и промышленности, стал восприниматься как угроза. Закрывались русские школы, вводились языковые экзамены для гражданства, а десятки тысяч русскоязычных жителей Латвии получили статус «неграждан» — то есть людей без права голоса, но с обязанностью платить налоги.

Официальная идеология строилась вокруг идеи возвращения в Европу — но не через созидание, а через отталкивание. Любые советские символы объявлялись «оккупационными», памятники солдатам Второй мировой убирались, даже надгробия вызывали споры. Так постепенно формировалась особая политическая культура: идентичность «против», а не «во имя».

Парадокс Прибалтики в том, что она, казалось бы, добилась успеха — но не обрела уверенности. Потеряв индустрию, людей и внутреннюю опору, страны региона компенсируют это политикой — демонстративной ролью «передовой линии Запада» против России.

Это рессентимент, чувство, рождающееся из страха — страха быть забытыми, вновь оказаться в тени. Парадоксально, но даже в самые острые годы экономические связи с Россией сохранялись: транзит, энергетика, торговля. Прибалтика десятилетиями жила, в том числе, за счёт российского трафика, российских инвестиций и рынков.

Но с годами место экономики заняла идеология. Внешняя риторика заменила внутреннее развитие, и теперь каждая новая декларация о «европейскости» измеряется степенью антироссийской жёсткости. Прибалтика не выстроила самостоятельную модель роста — она лишь научилась существовать в противопоставлении.

Да, фасады ухожены, дороги ровные, но за этим фасадом — демографическая пустота, утечка молодёжи, размытая идентичность. Уход от «постсоветского прошлого» стал самоцелью, и в этом уходе прибалтийские государства потеряли себя. Они убежали от империи — но не сумели построить собственное государство.